Вывезенный клад из сгоревшей
внутри синагоги.
Дней за
10 до ухода немцев из города мы купались в реке на противоположном берегу от
кладбища. Нам оттуда всегда хорошо было видно кладбище и синагогу. Мы увидели,
что на кладбище заехала немецкая чёрная красивая легковая машина. Она
остановилась около синагоги и из неё вышли три немца в гражданских чёрных костюмах.
Они зашли в сгоревшую внутри синагогу. Через некоторое время они вытащили
какой-то ящик, и погрузили его в машину, и уехали. Мы сразу побежали через мост
в синагогу. Мы обнаружили в сгоревшей внутри синагоге в центре в полу свежую вскрытую
яму, глубиной и шириной около 70см. Там
видно стоял какой-то ящик. Следы вскрытия пола и вытаскивания ящика были свежими.
Вероятно, это был какой-то клад кем-то спрятанный (возможно
рабами-кандальниками, которые надеялись выжить) и увезённый немцами. Там могло
быть только золото, припрятанное рабами-кандальниками (так мы, мальчишки,
предположили). Для нацистов самым дорогим
из того, что было на кладбище, было золото, добытое из золы сожженных трупов.
Кто был в могиле?
Иногда
могилы не успевали засыпать сразу и мы (мальчишки) бегали смотреть, кто лежит в
могиле. В Карпатах живёт украинское население, которое называются гуцулами. Они
носили национальную одежду: безрукавки (камизельки), у мужчин были вышитые
белые рубашки, чёрные шляпы, а у женщин были красивые юбки и обязательно
красивые вышитые фартучки. Но у них было плохо с обувью. Она стоила очень
дорого, и гуцулы носили в основном лапти (и женщины, и мужчины). Если гуцулы
приходили в наш город, мы их сразу узнавали по внешнему виду, что это люди из
Карпат (украинские горцы).
Если в
могилу на трупы было сброшено много пар лаптей, мы понимали, что расстреливали
гуцулов. Одежду расстрелянных увозили на грузовых машинах, а лапти никому не
были нужны, поэтому их бросали с трупами в могилу.
О красивой девушке
полячке – моей соседке.
Это была
очень красивая 18 лет девушка, и мы с
ней по-соседски всегда разговаривали и знали друг друга. А когда пришли немцы,
её заприметил гестаповец офицер, который был начальником над кладбищем и жил на
улице Семирадского. И каждый вечер гестаповская машина приезжала за ней и
увозила её в дом, где жил этот офицер. И мне довелось с ней разговаривать. И
она рассказала мне о том, что дома у этого офицера стоят небольшие ящички, но
их было много. И ей было интересно узнать, что в этих ящиках. Они стояли на
столе и были открыты. Она видела, что в ящичках находится много золотых
изделий, особенно много зубных протезов, и другая разная золотая всячина. После
ухода немцев она уехала в Польшу.
Как нас выселяли из
своего дома.
Нас
выгнали из дома, мы вселились в пустующий дом у железной дороги. Также все дома
и на улице Семирадского были освобождены от жильцов. При входе на улицу Семирадского
поставили шлагбаум. Там стояла охрана (постовой) и местному населению не
разрешалось заходить на эту улицу (это было в течение месяцев восьми до ухода
немцев). В дальнейшем на этой улице жили только немцы. В нашем доме тоже жили
немецкие офицеры. Они построили для себя в нашем доме бомбоубежище. Выкопано в
земле углубление типа погреба, стены и потолок были отделаны круглым лесом, а
потом обшиты досками. Сверху была насыпана земля. Сверху земли было прикрытие
из мраморных и других каменных толстых плит (штук 15), которые немецкие солдаты
привезли с еврейского кладбища с могил. Получилось великолепное убежище от
взрывов. А они были не редки. Однажды немецкий самолёт перед посадкой недалеко
от нашего дома сбросил бомбу. Был такой взрыв, что дом весь затрясло и вылетели
стёкла из окон. Ночью прилетали советские самолёты и бомбили немецкие военные
объекты, чаще всего аэродром. Советские самолёты («кукурузники») часто
использовали специальные осветительные свечи, они сбрасывались на парашюте. Свечи
горели и ночью освещали местность и объекты, на которые нужно было сбрасывать
бомбы. Рассказывали, что с кукурузников бомбы надо было сбрасывать вручную. Иногда
«кукурузники» (местное население их часто называли «ночные визитёры»), отбомбив,
улетали в сторону лесов предгорий Карпат и там делали посадку. Первые советские
самолёты в начале войны были фанерными, не бронированные. Их немцы легко
сбивали из автоматов и карабинов. Местное население говорило о том, что
пилотами на кукурузниках часто были женщины. В парк Шевченко однажды упали 4 советских
самолёта, которые были сбиты немцами. И я бегал туда, чтобы посмотреть эти самолёты.
Они были слабее немецких самолётов, сделаны из фанеры. И меня это очень
огорчило, мне хотелось, чтобы советские самолёты были сильнее немецких. Но
позднее в Красной Армии появились истребители и бомбардировщики очень сильные, бронированные. Их из автомата
или из карабина уже нельзя было сбить. И я этим в душе гордился. В 1941-42-43г.г.
на территорию Советского Союза на Восточный фронт над Станиславом пролетало
огромное количество немецких самолётов. Я их часто пересчитывал. Они летали
группами по 9 самолётов, а часто пролетали
группы по 30, по 50 – 60 – 90 – 120 самолётов. Иногда стоял такой
сильный гул от пролетающих самолётов, что тряслись стены домов и стёкла в окнах.
И я понимал, что идёт очень страшная война, что эти самолёты летят бомбить
города и уничтожать население и Красную армию.
Судьба женщин в
оккупации.
Однажды
я видел, как шла женщина, уже не молодая. Около неё остановилась машина с
венгерскими военными. Вышло трое военных, схватили эту женщину, утащили её в
высокую пшеницу. Там они издевались над ней. Я испугался, заполз за какой-то
забор, трясясь от страха, боясь пошевелиться. Через некоторое время они вышли
из пшеницы, сели в машину и уехали. Женщину они не убили, а изнасиловали. Я
видел, как она, как будто пьяная вышла на дорогу, и кое-как пошла, плача, падая и поднимаясь, спотыкаясь и качаясь. Мне
было её очень жалко и страшно. И только тогда я смог убежать.
Как к нам в семью
пришла беда.
Однажды
я шёл из школы и навстречу мне два вооружённых офицера СС вели арестованных моих
маму, дедушку и бабушку. Я сильно испугался. Они увели их в тюрьму. Я прибежал
домой, там осталась родная тётя и младший брат, они горько плакали, и я стал с
ними громко плакать навзрыд. Их не было трое суток. И я постоянно от этого горя
плакал. Я боялся, что их убьют.
В это
время они оказались в камере с арестованными евреями. Они там видели, как
жестоко обращалась охрана с арестантами, там каждый надсмотрщик имел большую немецкую дрессированную овчарку,
способную по команде броситься на человека и загрызть его. Собак в тюрьме было
очень много.
Оказалось,
что их арестовали за то, что они зарезали свою свинью, а кожу со свиньи не
сдали. Кто-то написал донос на них в немецкую администрацию. И их сразу
арестовали и посадили в тюрьму. Моя тётя ходила к администрации местного
населения (было и такое) и просила освободить арестованных, уповая на то, что арестованные
не знали, что обязательно надо было сдавать шкуру зарезанной свиньи. Дело
кончилось тем, что выписали им немцы большой штраф за нарушение законов
немецкой администрации и выпустили через несколько дней из тюрьмы.
Как я работал дома.
У нас
была большая семья, и всегда держали корову, лошадь, поросят. Я всегда помогал
делать домашние работы. Отец мой умер ещё до начала войны. Я постоянно пас
корову и ухаживал за ней. Гонял её на пастбище и водопой. Дедушке я всегда
помогал при вспашке земли: я водил лошадь, а дедушка ходил за ручным плугом. Ещё
в Польше у нас было 4 гектара земли и огород. И мы во время оккупации пахали
эту землю и сеяли кукурузу и пшеницу. Помогал всегда матери, обязательно носил
воду для дома. А колодец был далеко от дома, около 800 метров.
| 
