Мариинское отделение СКП

Жизнь – такая штука…

…Весна в этом году пришла поздняя, затяжная. Шли последние дни апреля. Снег  только-только сошёл. Вскрылись ручьи и речки, но тепла не было. Погода стояла хмурая и пасмурная, кругом одна слякоть. О начале полевых работ не могло быть и речи.

Народ в деревне живёт замечательный и примечательный. И время от времени появляются у жителей деревни прозвища. Очень меткие, порою едкие, но всегда точные. Их дают не по злобе, а по доброте душевной, как яркое и красочное приложение к самой сущности этого человека. Паша-Баламут, так его называли между собой односельчане, копался со своей старенькой, видавшей виды «шестёркой». Паша был так увлечён своей работой, что не сразу расслышал голос соседки Вали, жены Лёхи-Шанюшки. Это прозвище он получил ещё в детстве за свою любовь к этим булочным изделиям. Он мог поедать их в любом количестве. Может, оттого и вырос он таким огромным, круглым и добрым, как только что испеченная шанюшка.

- Слушай, надоели мне твои скандалы.

- Ну, давай я молча тебе морду набью, - полушутя, полусерьёзно пробасил Лёха и хлопнул калиткой ворот.

- Ты посмотри, - неизвестно к кому обращаясь, продолжала Валя.

- Ни о чём с ним нельзя поговорить по душам, вот чёртов пень, тьфу ты, – сплюнула она. Больше её слышно не было.

Через минуту Лёха появился возле машины Павла.

- Что, маракуешь?

- Да вот, что-то движок троит, видно, свеча на первом цилиндре не работает.

- Поставь новую, - посоветовал Лёха.

- Новой нет.

- Да плюнь ты на неё, пойдем напьёмся, душа что-то свербит, - царапая грудь пальцами, как бы разгребая вековые заросли, прошептал Лёха.

Пашка вывернул свечу, внимательно осмотрел её, смачно плюнул, подождал, пока подсохнет и вновь закрутил. Сел в машину, включил зажигание. Мотор работал тихо и ровно. Пашка обалдел. У него загорелись глаза, и мгновенно поднялось настроение.

- Смотри, правда помогло, кому скажи – не поверит.

- А то! Знай наших! - восторженно ответил сосед.

- Так денег же нет, - вспомнил Пашка о заманчивом предложении «напиться».

- Будь спок, - загадочно подмигнул Лёха, скидывая правый сапог.

Поставив ногу на бампер, он двумя пальцами, большим и указательным, пошарил между шерстяным  и простым носком и вытащил оттуда свёрнутый вчетверо «стольник».

- Вот, на той неделе скалымил, – пояснил он.

"Видно, барду кому-нибудь толканул", - решил про себя Павел.

Барда – это отходы производства местного спиртзавода. Её используют на корм коровам, телятам, поросятам, которые употребляют её с большим удовольствием. Возможно потому, что в ней сохраняется какой-то процент алкоголя, душа у Пашки ликовала и светилась. Он мигом сбегал в дом, взял хлеба, сала, несколько солёных огурцов. Уселись в машину и направились в сторону магазина. Взяли две бутылки красного. Выехали за деревню и выпили, не выходя из машины, понемногу переговариваясь о весне, о погоде, о гаражных делах. Настроение у Лёхи поднялось, но для полного ощущения счастья и свободы чего-то не хватало.

- Ты знаешь, - сказал Павел, - вчера вечером спрашиваю у сынишки Ваньки: Чем день занимался?

А он и говорит, что весь день смотрел мультики.

- И что интересного высмотрел?

- А там одна птичка спрашивает у другой: "Скажи мне, а то я всё время забываю, кто я: соловей или канарейка?

- Та с недоумением и злостью посмотрела на неё и отвечает:

- Я тебе в пятый раз говорю, что ты Дятел.

Оба рассмеялись от души, взахлёб.

- А не сгонять ли нам до моей тёщи? - немного отдышавшись, неожиданно для себя  предложил Паша-Баламут.

- А что, я только за!

Тёща его жила в соседней деревне, километрах в десяти. Дорога была хорошая, асфальтированная. Доехали быстро. Проезжая по деревне, Лёха попросил притормозить возле дома Гришки-Блина, «так его называли за круглое и плоское лицо с ярким румянцем, точно напоминавшем только что снятый со сковороды поджаренный блин».

- Я ему барду привозил, - пояснил Лёха.

Через минуту в воротах показались двое. Лёха-Шанюшка держал в каждой руке по бутылке самогона, а Гришка нёс большой кусок порезанного копчёного сала и улыбался во весь свой кучерявый блин, потому что лицо его обросло двухнедельной щетиной и было похоже на мохнатую лепёшку.

- Ну, Григорий, оброс, как дед Мазай, - заметил Павел, когда они уселись в машину.

- Поживи с моё, может, не так обрастёшь, - усевшись поудобнее, продолжил:

-Если б вы знали, как меня всё достало, как я устал от этой жизни, - с обидой и горечью высказал Григорий.

- Ладно о грустном, давайте сперва по стопке выпьем, - заключил Паха.

Выпили, зажевали огурцом и копчёным салом.

- Хорошо пошла, - поглаживая живот, проговорил Григорий. Немного подумав, продолжил:

- Как я вам завидую, ребята. Приходите домой: всё чисто, помыто и прибрано, сварено, постирано и поглажено. А у меня чёрт ногу сломит, всё нужно делать самому, а эта варка – мне уже вот где стоит. Он жёстко провёл ребром ладони по горлу под своим подбородком.

- И никуда не денешься, Сеньку кормить надо, - немного повременив, как бы вслушиваясь в самого себя, добавил:

- Видно, это мой крест, который мне и нести до самого конца.

- А жена-то давно умерла? - спросил Паха.

- Да вот, скоро три года будет.

- А что не женишься, взял бы какую-нибудь бабенку, всё легче…

- Легко сказать «взял», а кому мы нужны - один старый, другой калека?

- Эх, давай, наливай.

Выпили ещё по стопке, закусили.

- Приезжала тут одна, с города, пожила два дня, на третий сбежала, вместе с Сенькиной пенсией. Ищи – свищи в поле ветра  да вспоминай, как звали.

- А сейчас сыну сколько лет? – допытывался Пашка.

- Ты что не знаешь, он уже взрослый, - ответил Лёха.

- Да я так, краем уха слышал, а подробности не знаю.

- Сейчас ему 25, а мне 60. Вот и прикинь. Помыть его надо? Надо. Каждую неделю в баню таскаю, хоть и баня рядом, во дворе, а всё равно, силы уже не те. Искотали Сивку  крутые горки.

- Так он что? Родился таким или что случилось? – допытывался Паха.

- Сначала у меня родились две дочери, а я всё хотел сына. Родился он крупным  - 4800, весь в меня. Во время родов что-то пошло не так, и он получил родовую травму, из-за которой у него ноги и отказали. Когда он был маленьким, врачи осматривали и предлагали отправить его в специальный интернат, где за ним будут ухаживать и восстанавливать ноги. Но тёща, в то время она за ним ухаживала, мы-то работали не покладая рук, была категорически против и настояла на своём. По её словам, что если он выздоровеет и ноги будут ходить, то пенсию-то перестанут платить. Вот дура, хотя и грех о покойниках плохо отзываться. Если б отправили, может он сейчас бы и ходил. И всё было бы по-другому. Но что прошло, того не исправишь. Жизнь – такая штука: кому пирог с яйцом, а кому по заднице хлыстом, - подвёл черту Григорий.

- Во,  вспомнил, ну прямо один в один! - пробасил Лёха.

- Что вспомнил-то? - спросил Павел, наливая в стаканы.

- Да случай, - опрокидывая содержимое стакана в рот, сказал Леха.

- Помнишь Ваську Каримова, в конце улицы жил, ну который на Люське Игнатовой женат был?

- Помню, он же с ней потом переехал на станцию Прибылово.

- Так вот, еду я как-то раз в город, смотрю: стоит на повороте за переездом Васька – голосует. Посадил его, едем, разговариваем о том, о сём. Я у него и спрашиваю про сына: "Наверное, - говорю, - уже в армию забрали, он же у тебя здоровый бугай".

- Какая армия, он же болеет эпилепсией.

А  до этого разговора я ездил в отпуск к брату на Дальний Восток. Со мною в купе ехал китаец. Дорога была дальняя, и между разговорами он и поделился со мной, как у них лечат эту болезнь. Для этого не нужно ничего: ни лекарств, ни таблеток, ни уколов. Встаёшь на голову  вверх ногами. Первый день - одну минуту, второй день - две минуты, третий день – три,  и так  пятнадцать дней, затем всё это повторяется в обратном порядке. Через месяц болезнь должна пройти, если нет, то месяц нужно отдохнуть, а затем курс повторить. Он уверял, что в любом случае болезнь должна пройти. Вот я ему об этом и рассказал. Он пообещал, что сам будет его лечить, и сам будет его держать вверх ногами. Прошло, наверное, с месяц. Мы сним опять встретились таким же образом. Мне было просто интересно, и я спросил:

- Как он, вылечился или нет?

- Ты знаешь, мы с ним позанимались дней десять, болезнь действительно отпустила. До этого припадки были по нескольку раз в день, а после этого стали раз – два в неделю. Но дальше он лечиться отказался.

- Почему?

- А кто мне, - говорит, - пенсию будет платить, если  я буду здоров? А на следующий день сбежал из дома.

Прошло, наверное, с полгода. Мы с ним опять встретились. Я спросил про сына. Он ответил, что сидит в тюрьме, дали два года. Обокрал какой-то ларёк. Взял ящик водки да с десяток шоколадок.

  - Интересно. В армию не годен, а в тюрьму всегда пожалуйста,- усмехнулся Григорий. Немного погодя, добавил:

- Давай ещё по стопке, да я пойду, надо скотину кормить.

Допив остатки самогона, они вышли из машины, закурили. Надсадно урча, на пониженных оборотах, мимо проехал трактор с телегой, доверху наполненной силосом. На ферме подходило время вечерней дойки и кормёжки скота.

- Моя бабка, царство ей небесное, частенько говорила, что Господь, спасая душу, посылает человеку то, что ему необходимо в данный момент. Кому свадьбу – кому болезнь, кому тюрьму, а кому крест… Такие вот дела, - сказал Григорий и, повернувшись, направился к своей калитке.

Вечерело. Было по-прежнему пасмурно. Накрапывал дождь.

- Что, Лёха, к тёще моей, наверное, уже поздновато ехать, может, домой вернёмся?

- Согласен, только давай я тебя довезу до деревни, давно на «жигулях» не ездил, - предложил он.

- Садись, жалко что ль, - проговорил Паха, подавая ключи зажигания.

Лёха с трудом втиснулся за руль «шестерки». По комплекции он был гораздо крупнее Пашки. Ростом под два метра, грудь колесом, как надутый саквояж. Кулаки с двухлитровую кастрюлю. Отодвинув назад и подрегулировав кресло водителя, двинулись в путь. Ехали ровно, с небольшой скоростью, не торопясь, переговариваясь незначительными фразами. Вдруг километрах в трёх от деревни, из-за поворота вывернул жёлтый милицейский Уазик. Он мигнул пару раз фарами и, наполовину выехав на встречную полосу, остановился, преградив им путь.

- Ни хрена себе, вот это мы влипли,- проговорил Лёха.

- Не паникуй, всё беру на себя, ты, главное, молчи,- принял решение Паша-Баламут. Не зря его так называли, голова его работала, как у писателя-фантаста, выдавая самые неимоверные варианты развития событий.

Из Уазика вылез небольшого роста лет под сорок капитан и, подойдя к окошку водителя «шестёрки», представился:

- Капитан Барабулько, откуда и куда следуем, ваши документы?

В ответ тишина.

Он, повысив голос, представился ещё раз.

- Капитан – Барабулько, откуда и куда следуем, ваши документы?

В ответ опять тишина.

В третий раз своё представление он повысил до крика, прибавив к нему про рваный потрох, копчёное сало и ещё какую-то околесицу из слов нецензурной лексики.

У Лёхи-Шанюшки заходили желваки на скулах, побелели пальцы, сжимавшие баранку. Казалось, ещё мгновение, и он её превратится в кренделёк. Скрежеща зубами, он медленно повернул голову в сторону милиционера. Тот, в свою очередь глянул на водителя и обомлел. Глаза шофёра были сведены к переносице.

- Мать моя родная,  - ахнул он. За всю свою многолетнюю службу ему ещё не приходилось видеть, чтобы с таким жутким косоглазием можно было управлять машиной. Он глянул на водителя ещё раз. Нет, сейчас глаза его смотрели вроде бы нормально. Капитан потряс головой, как бы сбрасывая пелену или наваждение. Может, показалось, - подумал он.

Вращать глазами в разные стороны и скашивать к переносице Лёха научился ещё в школе, в первом классе, чем приводил в восторг не только ребят и учителей, но и самого директора. По характеру Лёха был славным, добродушным и безобидным, на него нельзя было долго обижаться, и ему многое прощалось.

Ход мыслей милиционера прервал голос Пашки:

- Капитан, ну что ты орешь, неужели не видишь, что глухонемой сидит.

- Как глухонемой, - опешил милиционер, - как же он тогда права получил?

Пашка начал объяснять:

- До этого Лёха был нормальным человеком. Неделю тому назад, он привёз на ферму бочку барды и начал сливать. Вышел из машины осмотреть колёса. Вдруг видит, как мимо него, ничего не видя перед собой, на большой скорости, матерясь и размахивая руками, проносится в сторону входных ворот скотник Серёга. Оказывается, в это время племенной совхозный бык по кличке Быня сорвался с привязи и погнался за скотником, чтобы разобраться и окончательно решить вопрос: кто здесь хозяин. Но видя, что скотника ему уже не догнать: тот оказался проворнее, чего на первый взгляд не скажешь, повернул свои копыта в сторону Лехи. К бардоразвозчику у Быни тоже были свои претензии, может, из-за того, что был занижен градус в барде. Лёха же быка не видел, так как стоял спиной к нему. Поэтому он не успел додумать о скотнике, который  мог так бежать либо за зарплатой, которую дают очень редко, либо вследствие  поноса. В этот момент Лёха почувствовал, что тело его отрывается от земли и летит в неизвестном направлении. Пролетев метров пять и приземлившись головой в коровью лепёшку, он резко вскочил на ноги. Сказалась армейская воздушно-десантная закалка. Быстро протерев глаза, он увидел, как Быня, делая крутой разворот, направляется к нему, чтобы взять на абордаж. Лёха хладнокровно принял боевую стойку. Когда бык был на расстоянии удара вытянутой руки, Лёха с такой силой хрястнул его в лоб, что Быня мгновенно завалился на бок. Дрыгнул два раза ногой и  окончательно испустил дух.

- Вот это да, - удивленно протянул инспектор.

- Да ты знаешь, какая у него силища? – продолжал распаляться Пашка…

- Вот давай поспорим. Если он передок твоего Уазика поднимет и перенесет на другую полосу, ты нас отпускаешь.

- Уазик он вряд ли перенесёт, ты знаешь сколь он весит? О-го-го!!! - возразил капитан.

- А сейчас увидим, - непреклонно стоял на своём Пашка.

Лёха вышел из машины, подошёл к Уазику, взявшись руками за бампер, приподнял его сантиметров на пять от асфальта и медленно, переступая с ноги на ногу, поставил на свою сторону. Милиционер же в это время так кряхтел и тужился, что можно было подумать, что это он переставляет Уазик.

- Ну, ты даёшь!!! Действительно, богатырь!!! Я такого ещё не видел за всю свою жизнь, - продолжал удивляться капитан.

- А сейчас вы откуда едете? - спросил он, переводя разговор в нужное для него русло.

- Как откуда? Из психушки, ну из дурдома, - чтобы понятливей было, пояснил Паха.

- Он видно совсем с катушек съехал, - подумал про себя Лёха.

- После того, - начал опять пояснять Паша, - как Быня крякнул, то есть отдал Богу душу, Лёха ещё не знал, что он глухонемой. Был вечер. Лёха шёл с работы. Пастух гнал домашнее стадо. Тут Лёхе стало казаться, что все быки в стаде настроены против него. Он и начал их укладывать по одному. Трёх завалил, но не насмерть, через полчаса они одыбались, а Лёху решили отправить в больницу. Семером еле скрутили. А сегодня позвонил доктор, сказал, что курс лечения он прошёл, социально не опасен. Эта глухота у него временная, на нервной почве, через неделю-другую пройдёт.

- Да, хороший парень, жаль что так случилось….грех его наказывать. Он и так наказанный, а два раза за одно и то же не наказывают…Езжайте, вам можно, здесь недалеко. Счастливого пути, - отдавая честь, проговорил капитан.

Лёха включил зажигание, скорость, отжал сцепление, и мы поехали.

Проехав с километр, Паха закрутил носом.

- Слушай, что-то пахнет, - с подозрением глядя на Лёху, проговорил он.

- Знаешь, - как бы извиняясь, начал Лёха, - когда приподнял Уазик, неожиданно для себя  пукнул, видно немного не рассчитал. Что-то у меня там выскочило.

- Что выскочило? - сразу не поняв, спросил Пашка.

- Ну, сам подумай, что оттуда может выскочить, не огурец же, которым закусывали?.

Встретившись взглядами, они рассмеялись. Смеялись долго, до слёз. Только сейчас, осознавая в полной мере, из какой передряги они выпутались, свернули с дороги, выбрав место посуше и лужу побольше, остановились. Лёха вышел из машины, снял сапоги, носки, штаны. Огляделся по сторонам. Ни встречных, ни попутных машин на дороге не было видно. Он снял трусы, скомкал их в комок и, размахнувшись, выбросил. Затем снял майку, намочил её в луже, обтёрся и тоже выбросил. Надев рубашку и штаны на голое тело, обулся. Сели в машину и поехали дальше. Пьянки как не бывало. Видно от нервного напряжения весь хмель выскочил.

- Давай заедем к Люське в ночной ларёк, возьмём бутылку вина, - предложил Лёха.

Они сидели в машине, понемногу потягивая вино. Вспоминая подробности встречи с милиционером, время от времени смеялись.

- Интересно, если завтра мужикам в гараже рассказать, поверят или нет?

- Это ерунда,- сказал Лёха,- вот что я скажу Вальке, куда делись трусы с майкой?  Вот это да!

- Об этом я что-то раньше и не подумал.

- Ну, давай съездим да заберём, делов-то! - предложил Пашка.

- Где ты их ночью найдешь?

Немного подумав, добавил:

-А будь, что будет…..

И они пошли по домам.