В подъезде тусклый свет, Не протирали лампочку давно, И паутина серым пологом, Зашторила чердачное окно.
Затихший дом, Шагов на лестнице неслышно. В квартирах спят тяжёлым сном, И даже пыль лежит недвижно.
Здесь хода времени не ощутить, Оно в другое утекает измерение. И тех людей уже не разбудить, Давно минуло то мгновение.
Внизу, в подъезд почти без звука, Войдут в кожанках силуэты. За ними проскользнёт разлука, Свои, готовясь раскрывать секреты.
Ворвётся боль и дикий страх, Фанерные сметая двери. Заплещется в испуганных глазах, Хотя те в коже, По виду вовсе и не звери.
Я вижу это будто бы реально, наяву, Скрип кожи, пыль и тусклый свет. И даже может быть по имени, тех назову, Но не услышу слов и даже шёпота в ответ.
Казалось мне: я с ними тоже шёл, Вспотевшая рука наган сжимала. И в ту квартиру, Сорвавши дверь с петель, вошёл, О боже! Навстречу мне шагнула мама.
Но как же так? Меня тогда и вовсе не было в природе, Родился я спустя полгода. Отцу вредительство «пришили» на заводе, И осудили, как злейшего врага народа.
Он сгинул, где-то в Сибирских лагерях, Попав под пули случайный рикошет. И похоронен мне в неведомых краях, Могилы той давно в помине нет.
Я помню тот ночной арест, Глазами видел неизвестного чекиста. Он знал, что на отце поставлен крест, И роль свою сыграл, Получше всякого народного артиста.
Но что это? Шаги опять я слышу, находясь в квартире, И сердца учащённый, барабанный стук. Сместилось всё, И непонятно мне, в каком я оказался мире, За дверью, Слышен лишь курка взводимый звук.
Событий тех, Надолго в памяти остался яркий след, Я видел всё, и как бы с двух сторон. То может быть какой-то полубред, А может просто надоевший сон.
Но вот опять вхожу в подъезд, И снова тусклый свет, и паутина. Рука сама в карман, знакомый жест, Какая за наганом, моя рванулась половина?
Живым забыть такое не дано, Я не могу сказать, откуда это всё узнал. Мне не закрыть в тот мир открытое окно, И не узнать, какой мне выпадет финал.